+

Мне говорят, что я тебя придумал,
Что сочинил улыбку и глаза.
Что не вгляделся, трезво и угрюмо,
Не взвесил "против" и не взвесил "за".
Вообразил и доброту, и нежность,
И ласку рук, и трепетность ресниц,
И детских губ нетронутую свежесть,
И душу - без оков и без границ.
И невесомый от природы шаг,
И чистоту волос золототканых...
Пусть всё, в конце концов, совсем не так,
Но в хороводе образов нежданных
Останься выдумкой, несбывшейся мечтой,
Полетом птицы, кликом лебединым.
Стань мореходной дальнею звездой,
Рожденной вдохновением единым.
Метелицей по улицам метя,
В сомнениях и головокружении,
Чтоб понял я, что видел не тебя,
А зеркала слепое отраженье.
И вот тогда, идя напропалую
И не решая: "Быть или не быть?" -
Дай силы мне узнать тебя - земную,
Увидеть, разглядеть и - полюбить.

---

+

Волосы за висок
между пальцев бегут,
как волны, наискосок,
и не видно губ,
оставшихся на берегу,
лица, сомкнутых глаз,
замерших на бегу
против теченья. Раз-

розненный мир черт
нечем соединить.
Ночь напролет след,
путеводную нить
ищут язык, взор,
подобно борзой,
упираясь в простор,
рассеченный слезой.

Вверх по теченью, вниз -
я. Сомкнутых век
не раскрыв, обернись:
там, по теченью вверх,
что (не труди глаза)
там у твоей реки?
Не то же ли там, что за
устьем моей руки?

Мир пятерни. Срез
ночи. И мир ресниц.
Тот и другой без
обозримых границ.
И наши с тобой слова,
помыслы и дела
бесконечны, как два
ангельские крыла.

---

+

На самом деле, мне нравилась только ты,
Мой идеал и моё мерило.
Во всех моих женщинах были твои черты,
И это с ними меня мирило.
Пока ты там, покорна своим страстям,
Порхаешь между Орсе и Прадо,
Я, можно сказать, собрал тебя по частям -
Звучит ужасно, но это правда.
Одна курноса, другая с родинкой на спине,
Третья умеет всё принимать как данность.
Одна не чает души в себе, другая во мне -
Вместе больше не попадалось.
Одна как ты, с лица отдувает прядь,
Другая вечно ключи теряет.
А что, я ни разу не мог в одно это всё собрать?
Так Бог ошибок не повторяет.
И даже твоя душа, до которой ты
Допустила меня раза три через все препоны,
Осталась тут, воплотясь во все живые цветы
И все неисправные телефоны.
А ты боялась, что я тут буду скучать,
Подмены сам себе предлагая.
А ливни, а цены, а эти шахиды, а Роспечать?
Бог с тобой, ты со мной, моя дорогая.

---

+

Идешь, на меня похожий,

Глаза устремляя вниз.

Я их опускала—тоже!

Прохожий, остановись!



Прочти — слепоты куриной

И маков набрав букет—

Что звали меня Мариной

И сколько мне было лет.



Не думай, что здесь—могила,

Что я появлюсь, грозя...

Я слишком сама любила

Смеяться, когда нельзя!



И кровь приливала к коже,

И кудри мои вились...

Я тоже была, прохожий!

Прохожий, остановись!



Сорви себе стебель дикий

И ягоду ему вслед:

Кладбищенской земляники

Крупнее и слаще нет.



Но только не стой угрюмо,

Главу опустив на грудь.

Легко обо мне подумай,

Легко обо мне забудь.



Как луч тебя освещает!

Ты весь в золотой пыли...

— И пусть тебя не смущает

Мой голос из-под земли.



Коктебель, 3 мая 1913

---

+

Никонов

Море волнуется раз. Это много,
не говори, промолчи, уходи,
это преддверие эпилога.
Море волнуется два. Впереди
свет фонарей и кривая дорога,
улица, ночь, две скамейки, подъезд,
лестница, дверь, и всё та же морока,
прерванная переменную мест.
Два косяка, разговор про разлуку,
поезд, билет и такси до вокзала,
я отдаю три стиха на поруку,
ты пожалеешь о том, что сказала.
Ветер сметёт эти жёлтые листья,
всё остальное никто не узнает,
Рядом ли, далеко ли, близко,
ненависть, ненависть кровью карает.
От душегубов до комедиантов два три шага -
раз, два, три - говори!
свет фонарей и кривая дорога,
Море волнуется три.

---

+

полозкова

и катись бутылкой по автостраде,
оглушенной, пластиковой, простой.
посидели час, разошлись не глядя,
никаких "останься" или "постой";
у меня ночной, пятьдесят шестой.
подвези меня до вокзала, дядя,
ты же едешь совсем пустой.

то, к чему труднее всего привыкнуть -
я одна, как смертник или рыбак.
я однее тех, кто лежит, застигнут
холодом на улице: я слабак.
я одней всех пьяниц и всех собак.
ты умеешь так безнадежно хмыкнуть,
что, похоже, дело мое табак.

я бы не уходила. я бы сидела, терла
ободок стакана или кольцо
и глядела в шею, ключицу, горло,
ворот майки - но не в лицо.
вот бы разом выдохнуть эти сверла -
сто одно проклятое сверлецо

с карандашный грифель, язык кинжала
(желобок на лезвии - как игла),
чтобы я счастливая побежала,
как он довезет меня до угла,
а не глухота, тошнота и мгла.
страшно хочется, чтоб она тебя обожала,
баловала и берегла.

и напомни мне, чтоб я больше не приезжала.
чтобы я действительно не смогла

---

+

Башлачева офигительное:

Влажный блеск наших глаз...
Все соседи просто ненавидят нас.
А нам на них наплевать,
У тебя есть я, а у меня - диван-трава.
Платина платья, штанов свинец
Душат только тех, кто не рискует дышать.
А нам так легко. Mы наконец
Сбросили все то, что нам могло мешать.
Остаемся одни,
Поспешно гасим огни
И никогда не скучаем.
И пусть сосед извинит
За то, что всю ночь звенит
Ложечка в чашке чая.
Ты говоришь, я так хорош...
Это от того, что ты так хороша со мной.
Посмотри - мой бедный еж
Сбросил все иголки. Он совсем ручной.
Но если ты почувствуешь случайный укол,
Выдерни занозу, обломай ее края
Это от того, что мой ледокол
Не привык к воде весеннего ручья.
Ты никогда не спишь.
Я тоже никогда не сплю.
Наверное я тебя люблю.
Но я об этом промолчу,
Я скажу тебе лишь
То, что я тебя хочу.
За окном - снег и тишь...
Мы можем заняться любовью
на одной из белых крыш.
А если встать в полный рост,
То можно это сделать на одной из звезд.
Наверное, зря мы забываем вкус слез.
Но небо пахнет запахом твоих волос.
И мне никак не удается успокоить ртуть,
Но если ты хочешь, я спою что-нибудь.
Ты говоришь, что я неплохо пою.
И, в общем, это то, что надо.
Так это очень легко.
Я в этих песнях не лгу,
Видимо, не могу.
Мои законы просты -
Мы так легки и чисты.
Нам так приятно дышать.
Не нужно спать в эту ночь,
А нужно выбросить прочь
Все, что могло мешать.

---

+

Ты выдумал меня. Такой на свете нет,
Такой на свете быть не может.
Ни врач не исцелит, не утолит поэт, -
Тень призрака тебя и день, и ночь тревожит.
Мы встретились с тобой в невероятный год,
Когда уже иссякли мира силы,
Все было в трауре, все никло от невзгод,
И были свежи лишь могилы.
Без фонарей, как смоль был черен невский вал,
Глухая ночь вокруг стеной стояла...
Так вот когда тебя мой голос вызывал!
Что делала - сама еще не понимала.
И ты пришел ко мне, как бы звездой ведом,
По осени трагической ступая,
В тот навсегда опустошенный дом,
Откуда унеслась стихов сожженных стая.

---

+

повсюду опять будут зонты, грязь и дождь
мне придётся наконец стать старше
осень, может ты всё таки подождёшь?
мне и так уже очень страшно
можно гулять с друзьями, ходить в кино.
прыгать по лужам, смотреть, как вода стекает.
только всегда остаётся одно лишь «но» —
память по прошлому вовсе не отпускает.
можно писать стихи, слетать на гоа.
книги читать, фильмы смотреть и прочь.
только тут нужно помнить, что память — враг.
который приходит.
каждую.
чёртову.
ночь.

---

+

Рома мечтает о модном пальто за две тысячи триста евро,
Из добротного кашемира, классического покроя.
Вот пойдет в таком по бульварам из универа,
И девушки станут смотреть на Рому как на героя
Шекспировской пьесы. Где действие в каждом акте,
Где классика инициаций и первой любовной крови.
У Ромы огромный потенциал, но пока никакой практики,
И куртка-аляска!!! А чинный Иван Петрович,
Застегивая ширинку в туалете администрации,
И уверяя себя, что сегодня похолодало,
Ради такого потенциала точно б решился на операцию,
Плюнув на дело партии и политические скандалы.
Бедный Иван Иваныч недавно влюбился в Иру,
Девушку во всех отношениях видную и молодую,
И вопрос "симулирует Ира или не симулирует"
Не дает ему сосредоточиться на заседаниях Думы.
И когда он под вечер, измученный, ждет Иришу,
То горланит в джакуззи отрывок из "Риголетто":
" Сердце красавицы...", да как голосисто, что Клим этажом ниже
Готов зарыдать и вернуться в "Театр Оперы и Балета",
Откуда ушел. Ведь нельзя же так долго в хоре.
Искусством-то сыт не будешь, чего не сказать о кухне,
И теперь у него вместо зрителей - стерлядь и помидоры.
И ресторан Шаляпин. [Ээх, дубинушка, ухнем!!!!]
В то же время, где-то в хрущевке Айгуль трет сгоревшую сковородку
И ломает судьбу о каменные бифштексы.
Ей сегодня опять предстоит быть ну оооочень и очень кроткой,
Потому что на ужин, увы, ничегошеньки, кроме секса.
А мужик ее ценит в женщинах бешбармаки,
А мужик ее любит манты, а понтов не терпит!
[Хорошее дело не назовут браком].
И Айгуль ненавидит растущий живот, превращаясь в стерву!
А у Светочки есть экономика, водитель и муж культурный.
Только Светочке впору писать мемуары о том, что такое ЭКО.
Она по четырнадцать раз на день измеряет влагалищную температуру,
Вычисляя момент для зачатия нового человека.
Но у Светы какие-то слишком свободные яйцеклетки,
Со своей конституцией... надменные, точно снобы...
А вокруг всё с детьми: и старушки, и малолетки,
И даже нищенка в переходе, причем, каждый день с новым.
И Света бежит в мультибрендовый плакать и причащаться,
И покупает седьмое пальто за дветысячи триста евро...

И если ты скажешь, что знаешь хоть что-то о человеческом счастье,

Я никогда, никогда тебе не поверю...

Сола Монова

---

+

Не исчезай... Исчезнув из меня,
развоплотясь, ты из себя исчезнешь,
себе самой навеки изменя,
и это будет низшая нечестность.

Не исчезай... Исчезнуть — так легко.
Воскреснуть друг для друга невозможно.
Смерть втягивает слишком глубоко.
Стать мертвым хоть на миг — неосторожно.

Не исчезай... Забудь про третью тень.
В любви есть только двое. Третьих нету.
Чисты мы будем оба в Судный день,
когда нас трубы призовут к ответу.

Не исчезай... Мы искупили грех.
Мы оба неподсудны, невозбранны.
Достойны мы с тобой прощенья тех,
кому невольно причинили раны.

Не исчезай. Исчезнуть можно вмиг,
но как нам после встретиться в столетьях?
Возможен ли на свете твой двойник
и мой двойник? Лишь только в наших детях.

Не исчезай. Дай мне свою ладонь.
На ней написан я — я в это верю.
Тем и страшна последняя любовь,
что это не любовь, а страх потери.

---

+

Я слышу не то, что ты мне говоришь, а голос.
Я вижу не то, во что ты одета, а ровный снег.
И это не комната, где мы сидим, но полюс;
плюс наши следы ведут от него, а не к.

Когда-то я знал на память все краски спектра.
Теперь различаю лишь белый, врача смутив.
Но даже ежели песенка вправду спета,
от нее остается еще мотив.

Я рад бы лечь рядом с тобою, но это -- роскошь.
Если я лягу, то -- с дерном заподлицо.
И всхлипнет старушка в избушке на курьих ножках
и сварит всмятку себе яйцо.

Раньше, пятно посадив, я мог посыпать щелочь.
Это всегда помогало, как тальк прыщу.
Теперь вокруг тебя волнами ходит сволочь.
Ты носишь светлые платья. И я грущу.

---

+

нам не зачтется, Боже упаси,
ни снов, ни писем, ни настольных книжек.
и каждый зол,и болен, и обижен
на сны, на книжки, на упадок сил,
и каждый знает, что в себе хранит,
но не положено же в этом признаваться:
"мне очень страшно" - и под гром оваций
враз сбросить груз объемистой брони...

нам не зачтется. почитайте мне
мои же строчки. может быть, я вспомню,
как сердце ныло от чего-то, кроме
врачебных выписок и поднятых камней;
как было ярко, больно и светло
от чьих-то рук, ерошащих затылок,
и как земля восторженно хранила
наши следы... теперь их замело.

нам не зачтется. говори со мной,
как жизнью раньше, до того, как стали
мы крепче виски, и сильнее стали,
покрылись инеем и залегли на дно.
куда бежать? на карте наших дней
на новый путь не оставляли места,
и злой шутник - диспетчер поднебесной -
не запалил приветственных огней.

нам не зачтется. плачь или пиши
от безысходности, от ревности, от скуки,
как рук твоих касались чьи-то руки,
и становилось легче, мягче жить...
но больше незачем. и писем наших синь
пылать устала в нашей же печали.
нам сладко жить в том призрачном начале,
но - не зачтется. даже не проси.


© Янка Ли

---

+

...и шепчет Бог мудрёные слова
из своего прекрасного далёка.
а мы внизу с тобой едва-едва
постигли глубину его урока.

разложены на рифмы наши дни -
в текучести своей неразделимы...
и там, в тетрадках, только мы одни.
но дальше строчек так и не ушли мы.

и я сейчас пишу не о тебе,
а о часах бессонницы бесслезной,
которая ломала мой хребет,
как о колено, о простое "поздно".

ну, поздно, да. кого теперь винить,
кому в укор поставить несвершимость?
хрипит затертый старенький винил,
не оправдав твою непогрешимость.

и стонет небо, красками поправ
затейливость пророческих инверсий,
и ты, увы, так оказался прав
насчет того, где нынче мое место...

нам дар вручён - так созерцать судьбу,
как наблюдают ее в ангельских чащобах.
и на вмешательство - строжайшее табу
(вмешательство в твою судьбу - особо).

мы смело жжём свои календари
с размеченными планами и снами,
и все, что нам Всевышний подарил,
уже случится далеко не с нами.

на сломе дня, согнувшись под весной,
пришедшей без тебя непримиримо,
я вновь не чую под собой основ,
и мудрость высшая опять проходит мимо.


© Янка Ли

---

Бродский, +

Когда теряет равновесие
твое сознание усталое,
когда ступеньки этой лестницы
уходят из под ног,
как палуба,
когда плюет на человечество
твое ночное одиночество, --

ты можешь
размышлять о вечности
и сомневаться в непорочности
идей, гипотез, восприятия
произведения искусства,
и -- кстати -- самого зачатия
Мадонной сына Иисуса.

Но лучше поклоняться данности
с глубокими ее могилами,
которые потом,
за давностью,
покажутся такими милыми.
Да.
Лучше поклоняться данности
с короткими ее дорогами,
которые потом
до странности
покажутся тебе
широкими,
покажутся большими,
пыльными,
усеянными компромиссами,
покажутся большими крыльями,
покажутся большими птицами.

Да. Лучше поклонятся данности
с убогими ее мерилами,
которые потом до крайности,
послужат для тебя перилами
(хотя и не особо чистыми),
удерживающими в равновесии
твои хромающие истины
на этой выщербленной лестнице.

---

+

феврали. феврали. феврали.
в моей жизни их было немало.
в феврале я бывал на мели
и с тобою под одеялом.
так подобно картинам Дали
время лужей февральскою стало..
и весна промелькнула вдали
в хмурой утренней дымке вокзала.

ты иголкой меня уколи,
обними, обругай, обласкай.
феврали. феврали. феврали.
а хочется, знаешь ли, в май.

© Ars-Pegas

---

+

Александр Кушнер
«Времена не выбирают...»

Времена не выбирают,
В них живут и умирают.
Большей пошлости на свете
Нет, чем клянчить и пенять.
Будто можно те на эти,
Как на рынке, поменять.

Что ни век, то век железный.
Но дымится сад чудесный,
Блещет тучка; я в пять лет
Должен был от скарлатины
Умереть, живи в невинный
Век, в котором горя нет.

Ты себя в счастливцы прочишь,
А при Грозном жить не хочешь?
Не мечтаешь о чуме
Флорентийской и проказе?
Хочешь ехать в первом классе,
А не в трюме, в полутьме?

Что ни век, то век железный.
Но дымится сад чудесный,
Блещет тучка; обниму
Век мой, рок мой на прощанье.
Время - это испытанье.
Не завидуй никому.

Крепко тесное объятье.
Время - кожа, а не платье.
Глубока его печать.
Словно с пальцев отпечатки,
С нас - его черты и складки,
Приглядевшись, можно взять.

---

+

Каждый выбирает для себя
Стихи Юрия Левитанского

Каждый выбирает для себя
Женщину, религию, дорогу.
Дьяволу служить или пророку -
Каждый выбирает для себя.

Каждый выбирает по себе
Слово для любви и для молитвы.
Шпагу для дуэли, меч для битвы
Каждый выбирает по себе.

Каждый выбирает по себе.
Щит и латы, посох и заплаты,
Меру окончательной расплаты
Каждый выбирает по себе.

Каждый выбирает для себя.
Выбираем тоже - как умеем.
Ни к кому претензий не имеем.
Каждый выбирает для себя!

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра